Катя Иванова никогда не жила в большом коттедже — в последние годы она ютилась с родителями в бедном деревенском доме, в ее комнате даже не было окна. Девочку никогда не опекало столько взрослых — мать и отчим, простые люди, много работали и времени на дочь оставалось мало. У ребенка никогда не было крутых смартфонов и планшетов — достаток семьи небольшой. Дитя, которое так и не увидело настоящую жизнь, сейчас борется со смертью. Трагедию матери не опишет сухая сводка ДТП: ее ребенка сбил автомобиль, и к черту обстоятельства! В сегодняшней истории много страдания, слез и несправедливости.
— Гипс горячий! — не успели мы перешагнуть через порог коттеджа, как в холле появляется измученная женщина в халате.
— Значит, идет воспалительный процесс. Антибиотики не помогут. Нужна операция, — директор Белорусского детского хосписа Анна Горчакова чеканит слова и явно встревожена.
Этот диалог между матерью потерпевшей девочки и руководителем хосписа лучше всего передает нынешнее состояние Кати. Каждую секунду за ребенка борются, переживают, страдают. А между строк и слез читается: «Ее жизнь на грани…»
На цыпочках заходим в комнату с одной мыслью: «Только бы не разбудить». В изголовье мягкая игрушка, букет из воздушных шаров, икона. А рядом — портрет, с которого улыбается голубоглазая девочка с каштановыми волосами. Эдакая Пеппи Длинныйчулок! Такой она была до случившегося — подвижным, интересующимся, шаловливым ребенком.
Сейчас постриженная голова Кати беспомощно лежит на подушке. Проснувшись, она начинает стонать и поднимает здоровую ногу (вторая закована в гипс). Врачи говорят, что даже в бессознательном состоянии она чувствует адскую боль. Когда делают уколы, мимика девчушки меняется.
В детском хосписе вообще не бывает простых историй. Но судьба этой девятилетней девочки стоит особняком. Уж слишком многое выпало на долю ребенка, оказавшегося на больничной койке.
— Мы живем в деревне Самуэлево (Минский район), которая находится не так далеко от слуцкой трассы, — рассказывает мать девочки Марина Ковчур. — Школы у нас нет. Поэтому ребенок ездил на учебу в соседнюю деревню Крупица.
Как оказалось, дети (в Самуэлево живет несколько учеников Крупицкой СШ) добираются на уроки на рейсовом автобусе. Вместе веселее и безопаснее, считали родители. Таких страшных аварий возле их деревни никогда не регистрировалось, поэтому даже знаков, ограничивающих скорость, нет. А школьный автобус, рассказали нам в СШ, не положен, поскольку регулярно ходит рейсовый.
Расположение остановки, рядом с которой все случилось, заслуживает отдельного упоминания. Раньше автобус останавливался на Т-образном перекрестке. Несколько лет назад знак 5.12.1, скамейку и урну отнесли подальше — так, мол, безопаснее. Однако жители Самуэлево просили и просят водителя останавливаться не доезжая остановки, чтобы меньше было идти. Такова человеческая логика…
— В тот раз (авария произошла 21 сентября с. г.) водитель также остановился до пешеходного перехода. Дети вышли из автобуса и стали пересекать дорогу позади него, то есть возле «зебры», — продолжает женщина. — Так получилось, что Катя оказалась немного впереди. Как рассказывали ее подруги, она только успела воскликнуть: «Ой!» Потом подлетела, и ее отбросило.
Ком в горле прерывает речь матери. Немного придя в себя, с паузами вспоминает, как со страшной вестью прибежала соседская девчушка, как сама летела на место происшествия, как не пускали к дочери: «Не надо тебе смотреть».
По словам матери, врачи «скорой» опасались, что не довезут Катю. В какой-то момент они произнесли страшные слова: «Мы ее теряем…» Сердце девочки остановилось, но его удалось запустить. А на пороге больницы уже ждала бригада врачей. Медики сделали все, что могли, операция длилась три с половиной часа, но…
— У Кати удалили правую почку, произошел разрыв печени, было сильное внутреннее кровотечение, — Марина цитирует жуткий диагноз. — Перелом основания черепа с серьезными нарушениями: она не может ни глотать, ни видеть. Смещена грудная клетка, раздроблено бедро. А сейчас еще проблема с поврежденной ногой, вероятно потребуется делать операцию.
Мать говорит: дочь сейчас как грудной ребенок, даже дышать не может сама. Еще в больнице кто-то неосторожно предложил: «Отдайте ее в детский дом! Вы же только мучиться будете». «Но такой мысли даже не было! Сама пять лет росла в детдоме и ни за что не позволю отдать чужим людям своего ребенка. У меня была сложная беременность, предлагали ее прервать, но я не послушалась и родила. Это был желанный и любимый ребенок, и я его не предам», — Марина Ковчур никогда не видела биологических родителей, а настоящей считает приемную семью.
Вдруг женщина прерывается и что-то начинает искать в ящике стола. Достает диск с результатами магнитно-резонансной томографии, удостоверение о детской инвалидности и наконец находит последнюю фотографию дочери, сделанную до несчастья: «Катя у меня с характером. Могла с урока выйти без разрешения. Но схватывала все на лету. Меня если и вызывали в школу, то только в связи с поведением. Очень любила лепить — пластилин лежал у нас везде: на столе, подоконнике, тумбочке. А еще плести фенечки».
С улыбкой Марина вспоминает, как Катя приходила к ней на ферму (женщина работает дояркой), приносила яблоки, которыми кормила любимую корову Майку. Никто теперь не предлагает буренке антоновку и штрифель. Подруга прикована к постели.
— Что говорят врачи? — как ни страшно было задавать этот вопрос, нам все же пришлось.
— Раньше предупреждали: это может случиться в любой момент, — женщина намеренно не произносит слово, от которого веет ужасом. — Теперь звучат более оптимистичные выводы. Но, говорят, шансов на восстановление нет.
Впрочем, надежда есть, и родители хватаются за нее как за последний шанс. Невролог, осматривавший девочку, заметил, что у нее есть реакция, она чувствует боль, мимика меняется. Это то, что, быть может, нужно матери сейчас больше всего: основание верить в лучшее.
В очередной раз Катя поднимает ногу, раздается стон, и, кажется, боль передается всем нам. Хочется ее облегчить, взять девочку за руку, да хоть что-то сделать. А не можешь… Глаза больной на долю секунды открываются, но она вряд ли видит и понимает, что происходит вокруг. В заключении медиков сказано: «контакту недоступна».
— Помогает моя приемная семья: мать, отец. Катю они считают родной внучкой. Коллеги собрали деньги, кто сколько мог, — говорит Марина. Потом с горечью добавляет: — Водитель автомобиля нам не звонил ни разу, а во время повторного осмотра места происшествия прошел мимо, даже не поинтересовавшись здоровьем дочери. На следующий день после аварии обратилась его жена, предложила встретиться. Мне было не до того, и вообще я не знала, как быть в таких случаях. Мой отец сказал: если берете деньги, то только под подпись, чтобы ничего лишнего! Поймите, мне чужого не надо, даже если буду нуждаться, не стану просить. Женщина передала нам 500 тысяч рублей… Еще сказала, что муж не виноват, дескать, девочка выпорхнула как птичка.
И напротив, вот реакция случайных свидетелей аварии: водитель микроавтобуса каждый раз, встречая родителей Кати, спрашивает: что с ребенком? Как метко выразилась директор хосписа, эта история — хорошая иллюстрация полярности нашей жизни. Одни молча стоят в сторонке, другие бросаются на помощь.
— Нам в хосписе очень помогли: позволили остаться, научили, как обращаться со всеми этими трубками, — вздыхает Марина Ковчур. — Я уже знаю, как чистить трахею, что делать с зондом. Мы готовы были бы переехать домой. Но там же печное отопление, и вся гадость осядет в легких, а Кате это категорически запрещено.
Дом, выделенный ОАО, на котором работают родители девочки, приземистый, старый, неказистый. В тесных комнатах не развернуться. Это реальная жизнь за МКАДом, о которой многие минчане даже не догадываются.
Семейная пара говорит, что было еще хуже, но они сделали кое-какой ремонт. Извиняясь, объясняют: если бы ничего не случилось, то так бы и жили, но из-за дочери... По словам Марины, ходили на свое предприятие, однако там сказали, что рассчитывать не на что, хотя дома сдаются, есть общежитие.
Мы тоже позвонили на ОАО (которое считается одним из ведущих в агропромышленном комплексе Беларуси): «Может ли семья с ребенком-инвалидом рассчитывать на выделение хотя бы комнаты в общежитии?» Там нас заверили: «Конечно! Пусть пишут заявление, документы рассмотрим. Пока письменного обращения не было».
— Если бы удалось перебраться в лучшие жилищные условия, это было бы чудо, — семья не верит, что их проблема может решиться в одночасье. — Тогда бы купили подержанную больничную кровать (дочери нужна особая койка) и сразу бы переехали.
Эти слова были лучшим доказательством оптимистичного настроения женщины. Удивительно, как в такие моменты материнский инстинкт пробуждает жизненные силы. Сейчас весь резерв Марины направлен на восстановление дочери. Только изредка она вспоминает о расследовании ДТП: «Кстати, почему до сих пор, спустя два месяца, не возбуждено уголовное дело, что происходит обычно в таких случаях?»
Пытаясь найти ответ на этот вопрос, мы обратились в Следственный комитет, ведь такие происшествия с участием детей берутся на особый контроль. Но оказалось, что дела там нет. В отделе дознания ГАИ Минской области нам дали некоторые пояснения: «В данный момент проходит доследственная проверка. Для возбуждения уголовного дела повод есть, а основания нет. Пока не установлено, что водитель виновен в ДТП. Проведен повторный осмотр места происшествия. Назначена экспертиза, выясняется, имел ли водитель техническую возможность остановить автомобиль перед возникшим препятствием. По сложившейся практике материалы из ГАИ передаются в подразделения Следственного комитета после предварительного установления виновности одного из участников происшествия. Доследственная проверка находится под надзором прокурора Минской области, с которым согласовываются все действия ГАИ. До настоящего момента инициативы из Следственного комитета о направлении материалов проверки для возбуждения уголовного дела не поступило».
…В конце разговора мы еще раз окидываем взглядом больничную койку ребенка. Катю нестерпимо жаль, и дело не просто в человеческом сострадании. Мы много пишем о разного рода происшествиях. Но мало кто представляет, что стоит за протокольными фразами. Это боль многих людей, и от нее нельзя избавиться, просто приняв анальгин.
— Смотрю ли я в будущее? — впервые за все время разговора у Марины на глазах появляются слезы. — Не знаю… Пусть дочь не будет ходить, но хотя бы увидит белый свет, поймет, что рядом мама, друзья…
Читайте также:
Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by
